Кто читал роман Джорджа Р. Мартина «Песнь льда и пламени» или смотрел снятый по его мотивам сериал «Игра престолов», без сомнения, помнит один из ключевых эпизодов, потрясший наиболее впечатлительных поклонников эпопеи. Речь о «Красной свадьбе». В романе «Критская свадьба», написанном в 19 веке Спириосом Забелиосом, происходит похожая история. Место действия – замок венецианского семейства Да Молин в городке Аликианос, что в 12 километрах южнее Ханьи.
Это дивный край – со старыми мостами, вековыми платанами и апельсиновыми садами.
Судя по описаниям, эти земли не сильно изменились со времен венецианцев. И замок Да Молин в Аликианосе был окружен апельсиновой рощей и в 16 веке, когда происходят события, описанные Забелиосом.
Сюжет такой. Сын критского бунтаря и революционера Георгия Кантанолеоса – Петрос, влюбляется в Софию — дочь знатного венецианского вельможи Франческо Да Молин – девицу красивую и скромную, как и положено героине романа (вот фото ее портрета из книги):
Отец Петроса отправился к Да Молину просить руки Софии для сына. Казалось бы, странное для борца с тиранией венецианцев поведение. Но, как объясняет Забелиос, с помощью этой свадьбы Кантанолеос надеялся добиться мира в родном крае, сгладить острые углы в отношениях островитян и новых хозяев Крита. Все шансы состояться у этого союза были. Как и потенциальная венецианская родня, Кантанолеосы происходили из знатного рода, ведущего свою историю подобно большинству именитых критян от византийских вельмож. А браки между венецианцами и местным населением в 16 веке были уже разрешены администрацией Светлейшей. И принесли, кстати говоря, немалую пользу. В результате такого крито-венецианского альянса появились на свет братья Иеремия и Лврентио Ягаролон (Jagarolon), построившие один из красивейших монастырей острова — Агию Триаду. А если брать шире, не ограничиваясь матримониальными союзами, то из слияния венецианских и византийских традиций в искусстве вышло Критское Возрождение. Например, в живописи оно представлено Критской школой иконописи во главе с Эль Греко и Михаилом Дамаскиным (кто будет в Афинах, не пропустите коллекцию музея Бенаки — она восхитительна):
Меж тем, Да Молин согласился отдать единственную дочь за Петроса и осенью, на праздник Святого Луки в церкви Айос Йоргос в Аликианосе влюбленные обвенчались. После чего отправились на свадебный пир в замок Да Молинов. Со стороны жениха прибыло 300 человек гостей. Венецианцы же, движимые коварным умыслом синьора Франческо, подсыпали критянам в вино снотворное. И когда они уснули, запалили факелы по дороге к Ханье. Прибывшая из города двухтысячная армия венецианцев (не много ли для 300 человек, часть из которых женщины?), повязала спящих. Некоторых, очнувшихся от забытья, зарезали прямо в зале. Георгия Кантанолеоса с сыновьями — Петросом и его старшим братом, казнили во дворе замка. Остальных соратников Кантанолеоса повесили вдоль дорог -от Аликианоса до Ханьи, от Ханьи до Рефимно и на городских воротах Ханьи. Таким образом венецианцы дали понять, что отныне любое неповиновение режиму карается сурово (до начала шестнадцатого века подданные Светлейшей стремились решать дела с мятежниками путем переговоров и компромиссов). Однако Франческо Да Молин заплатил за свое предательство горькую цену. София, ничего не знавшая о замысле отца, не захотела оставить мужа. И погибла во время резни в пиршественном зале. Вместе с матерью… Таким образом, Да Молин лишился и жены, и ребенка. София была похоронена в фамильном склепе матери в доминиканском монастыре Св. Николая в Ханье. На ее могиле высекли эпитафию: «София Кантанолео — живая душа». Верное, на мой взгляд, определение для того, кто не пожелал предать любимого человека. Именно ее надгробие я и пыталась отыскать тем утром, когда пришла в храм говорить с батюшкой. От доминиканского монастыря теперь осталась православная церковь Св. Николая – та самая с минаретом и колокольней. Турки в свое время устроили в ней главную мечеть города и заодно уничтожили архивы. А все некогда пышные захоронения венецианцев сводятся сегодня к запертому за решеткой подвалу посреди площади Спланция:
И есть ли там внизу могила Софии Кантанолео, священники не знали.
Собственно, само существование Софии под большим вопросом. Поскольку соотношение правды и вымысла в романе Забелиоса примерно равное. О критской свадьбе во времена восстания Кантанолеоса, на которой венецианцы устроили резню, было известно задолго до того, как в 19 веке Забелиос написал свой роман. Это исторический факт, о ней, например, говорит хроникер венецианского владычества на острове Антонио Триван в «Рассказе о разных вещах, случившихся на Крите» (“Racconto di varie cose sucesse a Candia”). Правда, в реальности Георгий Кантанолеос погиб вовсе не на свадьбе сына. Кантанолеос поднял восстание на западе острова, против непомерных налогов и беспредела, чинимого венецианскими чиновниками. Требовал больше полномочий для коренных жителей, их вхождения в администрацию острова и снижения мзды. Погиб он и его сыновья от предательства своих же соратников-критян, сдавших его властям за 1000 монет. Похоронен в монастыре Хрисоскалитоса. О свадьбе его сына с дочерью венецианского вельможи речи идти не могло, поскольку перед тем как быть схваченным, Кантанолеос скрывался.
С местом действия тоже не все гладко. Вряд ли теперь можно сказать, где именно случилась резня – в замке Да Молинов или где-то еще.
Когда вышел роман Забелиоса, жители сразу нескольких западных деревень (в том числе, Месклы и Аргируполи) заявили, что на самом деле, события, описанные в книге, произошли у них. Ну, в этом-то нет ничего удивительного — большинство критян полагает, что все самое значимое и известное на острове происходило либо в их селении, либо сразу за поворотом – будь то рождение Зевса, или пришествие Апостола Павла. Забелиос взял известный факт, но изменил действующие лица.
Зачем?
Роман «Критская свадьба» — это аллегория брака Крита с Венецией, подарившего миру теплое и тонкое искусство Критского Возрождения, и распавшегося с большой кровью. Плодом этого союза был и сам Забелиос, родившийся в греко-венецианской семье. Вольность с персонажами он допускал намеренно, дабы точнее передать суть процессов того времени. В которых разбирался, кстати, отлично, поскольку был не только писателем, но и историком. Кантанолеосу с сыном он отвел роль свободолюбивых Критян. Выбор прототипов жесткого Венецианца (образ во многом собирательный) тоже не случаен.
Лучше всего о них говорит замок, точнее то, что него осталось. Чтобы увидеть его, надо сразу при въезде в Аликианос со стороны Ханьи повернуть за магазином Инка направо, доехать до развилки и снова взять правее — по указателю на Kuofos.
Вскоре за оградой появится маленькая византийская церквушка Айос Йоргос — та самая, где венчались София и Петрос.
Церковь и есть главный ориентир. На развилке перед ней возьмите левее, и метров через сто, по левую же руку, за домами, начнутся апельсиновые сады. Ныряйте в них и идите прямо.
Интерактивная схема маршрута на Wikiloc
В наш приезд апельсины в роще были зеленые — предыдущий урожай собрали, а новый еще не созрел. Лишь кое-где на земле лежали мягкие, изъеденные осами рыжие плоды.
Деревья образуют лужайку, на которой языческим истуканом, с ветвями на стенах, точно рогами, высятся стены замка. Вилле Да Молин не повезло вдвойне – почти все не разрушенное самими критянами и турками, было уничтожено при бомбежке во Второй мировой.
Следом за стенами апельсиновая роща вновь смыкается, подступая к развалинам совсем близко, как джунгли, к поглощаемым ими индейским городам.
Однако в данном случае на старину наступает не природа, а цивилизация — с другого бока от замка — забор и стена фермерского дома.
Наверное, лет через 50 от виллы останется только фундамент. Слишком деятельно человек осваивает пространство вокруг, сжимая кольцо аккуратных апельсиновых аллей.
Пока мои спутники бродили в безуспешных поисках созревших казенных плодов, я устроилась в тени деревьев.
Вспомнились слова Веры Миллионщиковой: «Как человек жил, так он и умирает». Можно ли отнести это к домам? В своем нынешнем виде замок Да Молин меня не то что пугал, но рождал стойкие ассоциации с каким-то ведьминским тотемом. Дело не только в стенах, опутанных колючими ветвями, зрительно перекликающимися с сатанинскими амулетами «Ведьмы из Блэр» или «Настоящего детектива».
В истории, окружающей этот дом, много скрытого, но вполне реального зла.
На Крите Да Молины имели репутацию людей жестоких и хитрых. Их фамильный герб – мельничное колесо и девиз «Верчусь, но не гнусь» (по-итальянски Molino – мельница). Когда-то этот герб был и над входом замка в Аликианосе, сейчас его можно увидеть на палаццо Да Молин в Венеции:
Да Молины занимали на острове высокие должности. Например будущий венецианский дож Франческо Да Молин служил на Крите Проведитором – то есть, проверяющим в армии венецианцев. Помимо выявления случаев растрат и коррупции, Сенат Венецианской Республики поручил ему надзирать за борьбой с критскими смутьянами и вольнодумцами. С чем он справился вполне успешно: пресек распространение православным настоятелем Ханьи греческих книг, напечатанных в Константинополе. Позже и вовсе стал генерал-капитаном флота Венецианской республики. Очень, кстати говоря, изобретательный был мужчина. Помешанный на войне с Османской империей за Крит, он уже в свою бытность дожем придумал продавать венецианское дворянство (патрициат) за 100 000 дукатов. Деньги пускал на войну (не помогло, венецианцы в итоге все равно продули). Правда, не смотря на имя, объединяющее его с героем романа, речь в книге не конкретно о нем – все же будущий дож родился уже после восстания Кантанолеоса. А детей, по крайне мере, официально признанных, не имел — в детстве он и его брат были отданы на воспитание в монашеский орден сомасков и в юношестве приняли целибат.
В начале 16 веке на службе при Ректоре Ханьи состоял один из Да Молинов, принимавший деятельное участие в подавлении мятежа Кантанолеоса. Вот только была ли у него дочь София не известно. Что такое «подавление мятежа Кантанолеоса»? Это повешенные вдоль дорог критяне (в этом, описывая итог Критской свадьбы, Забелиос ничуть не погрешил против истины). Это «наказанные» деревни на западе острова. В одной, повесив мужчин, в назидание непокорным, венецианцы вспороли животы четырем беременным женщинам и разбили о камни плоть их неродившихся детей. Другую деревню – Аликамбос, из которой было родом сразу несколько соратников Кантанолеоса, разрушили до основания и запретили восстанавливать. Часть жителей убили, часть сослали на другие Эгейские острова.
Антигерой историка Забелиоса создан по большей части из этих двух Да Молинов. Но самое главное здесь даже не реальность персонажей. С тех пор прошло 400 лет. Западный мир принял сотни конвенций, создал огромное количество правозащитных организаций и гуманистических романов… Но всего в 30 километрах от Аликианоса 3 июня 1941 года фашисты, как некогда венецианцы — Аликамбос, уничтожили за сопротивление местного населения немецким парашютистам деревню Канданос, запретив ее восстанавливать, и убив почти всех жителей, включая детей. А в назидание непокорным поставили стелу: « На этом месте стояла деревня Канданос. Она была разрушена в качестве компенсации за убийство двадцати пяти немецких солдат.»
А на табличке рядом высекли следующее: «За то, что мужчины, женщины, дети и священники осмелились сопротивляться Великому Рейху, Канданос был сравнен с землей и никогда не будет восстановлен.»
И если некий писатель расскажет об этих событиях, будет ли важно, кто из героев реален, а кто нет? Важно, что история всегда повторяется. И всегда реальны кровь и зло.
К счастью, не только они. Когда по пути из Палеохоры мы заехали в Канданос, первое, что я подумала: «Какой симпатичный городок!» С тенистыми улицами, непременными дедами в тавернах и котами, дрыхнущими на стульях кафе. И лучшим в мире мусакасом:
В центре поселка – мраморные таблицы с именами убитых детей, женщин и мужчин окружают немецкую стелу, вещающую о торжестве Третьего Рейха и гибели Канданоса…
Тем же днем, но уже в Аликиносе, я никак не могла найти проход к развалинам замка. Описания этого места были туманны и в качестве основного ориентира указывалась церковь Айос Йоргос. Но даже ее найти оказалось непросто — мы заблудились в прыскающих в разные стороны улицах, а сперва и вовсе уехали по дороге меж апельсиновых рощ в соседний городок Ватолаккос. К счастью, вовремя одумались и вернулись обратно в Аликианос. Совесть бубнила, что мучить по жаре жаждущих купания Алену Денисовну, мужа и родителей это, Вика, плохо. Оставив родных в машине, я попетляла по улицам и, в каком-то отупении, замерла перед ящиком с апельсинами.
Из подсобки вышла пожилая женщина. О том, что я переживаю сейчас непростой момент личной истории, видимо, красноречиво свидетельствовало выражение моего лица. Вникнув в суть проблемы, она отвела меня к апельсиновому саду перед замком – оказывается, я стояла метрах в 50 от него. Потом проводила обратно к машине и отсыпала на прощание пакет апельсинов из ящика – ну точь-в-точь по вкусу как тот, что дал мне батюшка из церкви Св. Николая.
Полчаса спустя, сидя перед замком, я думала, что не будь ее – мой рассказ мог остаться недосказанным. Охота, ведь, ей было тащиться по раскаленной солнцем улице с незнакомой девицей, непонятно зачем ищущей графские развалины. Это такое обычное и бесценное свойство доброты (и любви) — сохранять жизнь. Рассказам, людям… Делать души живыми. У их антиподов последствия иные. Разрушенный замок, щерящий косматые зубья стен в плодовые сады. Да вкопанная посреди зеленого городка стела позора той нежити, которой уже и на свете нет.
С легким сердцем я оставила так долго искомые мной щербатые стены. И пошла скорее на звук знакомых голосов. В конце концов, пора было и честь знать — отпустить народ купаться.
Далее – заключение.