Да здравствует капучино!

— В Рим я не вернусь никогда, — эта мысль была основной в день отлета в Москву.

Когда ночь погасила свои огни и борт № AZ 7183   пошел на посадку,  принятое решение окрепло, получив чувственно-материальные обоснования. Ноги гудели. Перед глазами, стоило их закрыть, вставала темная громада Пантеона и теснила исполинскую «Пишущую машинку». Над ними нависал балкон с машущими руками Софи Лорен и Бенито Муссолини, стоящими в обнимку.  Из окна напротив улыбался Папа (римский). А счет на кредитке, как сообщил МТС,  едва мы приземлились в Шереметьево, был практически пуст.

Не знаю, сколько прошло времени. Месяц или два.  Ноги болеть давно перестали, Пантеон отлепился в моем сознании от Алтаря Отечества, очутившись там, где ему и положено быть. Персонажи тоже разошлись по разным уголкам памяти, а счет, пусть незначительно, но приятно округлился.

Едва прошел легкий приступ удушья от попытки заглотить яблоко познания целиком за пять дней, стало очевидно, что главным, превалирующим над всеми другими чувствами в Риме было постоянное ожидание чего-то невероятного. И оно никогда не заставляло себя ждать, выходя навстречу на каждой площади и улице…

Почти ровно год назад — в начале сентября 2009 года, мы приехали в Рим и поселились в гостинице  «Luce» рядом с вокзалом Термини.

Первое, чем удивил Рим, — неожиданным напоминанием о городе, из которого мы улетели этим утром. По дороге из аэропорта, когда уже въехали в Рим и оставили левее кварталы вокруг Авентина, улицы свились в подобие бульварного кольца, а виа Национале, бывшая для нас первые два дня главным ориентиром, застройкой кое-где навевала воспоминания о Тверской… правда, на этом сходство с нашей столицей заканчивалось. Еще сначала поражали каменные таблички на домах: огромные, похожие то ли на плиты с надгробными эпитафиями на могилах выдающихся представителей человечества, то ли на мраморные доски с описанием исторических событий на памятниках…

В Риме это просто указатели — на них пишут названия улиц.

Первый день я помню очень смутно: в основном начало и конец, и некоторые яркие картинки-вспышки нашего маршрута «фонтан Треви-Испанская лестница-пьяцца дель Пополо». Виной всему она — поражающая как молния или финский нож у Булгакова, а на меня налетевшая ураганом, неосознанная вначале и лишившая способности ориентироваться в первые минуты.

Едва мы вышли из отеля,  мимо промчались на мотоцикле юноша и прильнувшая к нему девушка со светлыми волосами.  Из распахнутых ставен дома напротив полная и красивая женщина в ночной сорочке (как мне показлось) что-то смеясь кричала индусам, державшим магазинчик рядом с отелем. В довершении всего  на перекрестке маленкий пикапчик как-то дернулся, едва успев затормозить перед группой туристов, и на мостовую вывалился деревянный ящик, из которого тут же покатились в разные стороны апельсины и вскоре вся улица была усыпана оранжевыми комочками, а один из них подкатился мне под ноги…  Сложно сказать, догадывалась ли я тогда, что с этой минуты неизличимо больна.

Чуть ошалевшие (как и все больные люди) мы сразу пошли не туда. С «Luce» все просто — чтобы выйти к вокзалу Термини, надо из дверей отеля идти налево, а потом на перекрестке — еще раз налево. Либо — пойти из дверей направо и на перекрестке — еще раз направо. Мы же начали петлять как лисицы и вышли черте куда, на какую-то улицу, где было много японцев и кошек. А вокзала не было. Выбрались оттуда только с помощью местных, вставив в серединку заученной рамки «Скузи ми, синьор,…, пер фаворэ» слово «Термини».

Как я уже говорила роль каната, за который держатся переходя пропасть, первое время исполняла Национале: если стоять спиной к центральному входу в Термини, прямо перед тобой будет автобусный круг, а чуть подальше и левее — площадь Республики, от которой и уходит влево толстым лучом улица Национале. Если свернуть с нее направо — выйдешь к фонтану Треви и далее по списку, налево — будут тебе Форумы и Колизей.  Это потом уже мы полюбили выходить в к Треви переулочками через площадь Барберини. Но в начале нашего визита мы не мыслили улочками и переулочками.  Для нас существовало Направление и отдельные крупные улицы, мимо которых трудно промазать, наводя себя на искомый объект.

Наверное, в каждом городе у путешественников появляется своя Дверь в стене: обещаешь себе вернуться к ней, но, увы.. У нас так получилось с небольшим парком на холме между улицами Квиринале и Национале. Попали мы в него, когда шли к фонтану Треви. Сверху, над каменной оградой, все зеленело кронами деревьев, а лестница, уводящая наверх, была усыпана листьями. В парке вокруг пятачка с памятником осанистому дядьке на коне (а вообще — королю Карлу Альберту) стояли лавочки. И на каждой сидело по целующейся парочке. Не целовались только старик со старушкой. Но и те прильнули друг к другу щеками. Парк возвышался над окрестностями как гора над океаном — снизу его обтекала многоголосая толпа туристов и дышала жаром мостовая. А здесь было тихо и прохладно.

Первое впечатление от фонтана Треви оказалось безумным. Смесь от эйфории, вызванной проходом по средневековым улочкам, ведущими к нему, вкусной пиццей, съеденной в пиццерии на углу площади, первыми глотками воды из римского фонтана, парой симпатичных детских футболок, купленных за 5 евро каждая в магазине напротив фонтана, разочарованием от размеров площади, представлявшейся по кадрам из «Сладкой жизни» больше и, собственно, разрозненными фрагментами самого фонтана — общую картинку заслоняло такое количество народа с фототехникой, какого до той поры я не видела никогда в жизни. Ночью и сам фонтан и площадь оставили совсем иное впечатление, хотя людей было тоже немало, но вели они себя иначе — не орали и не метались.

Следующий кусок от яблока познания звался «капучино». Процесс инициации всегда очень личностен, вызывает усмешку у бывалых, а результат его немного горек…  За стойкой Caffe Greco за 1,80 евро нам дали две чашки, содержимое которых не кислило, не горчило и не рождало ассоциаций с залитым кипятком сеном. По консистенции напоминало сливки, было тягучим, сладким и пышным. Правда теперь, когда в родном городе мне наливают напиток, который почему-то именутеся так же и стоит при этом в четыре раза дороже, я не могу избавиться от воспоминаний об оригинале. Что делать — обычная цена за приобретенный опыт.

При входе на площадь Испании мы купили кулек жареных каштанов за 5 евро… Говорят, основной закон природы — равновесие. Каштаны нам совсем не понравились.

Глядя на двуглавую церковь Тринита-деи-Монти, я решила зачитать вслух отрывок  о ней из путеводителя.  Для полноты ощущений. Потому что особого впечатления  площадь Испании на нас в тот раз как-то не произвела, что казалось неправильным.

Прочитала ровно две строчки, взглянула в сторону и запнулась. Вот оно.  «Sermoneta». Великий магазин перчаток! Сразу по правую руку, как же я его раньше не заметила?!

— А дальше? — спросил кто-то. Я обернулась. За нами стояла приятная пара. Она — в белой ситцевой шляпке. Он… хоть и без шляпы, но при бородке. И вообще очень смахивал на АнтонПалыча. Господин серьезно, чуть нахмурившись, смотрел на меня, и строго спросил:

— Так что там с французами?

Я не стала лукавить с двойником классика.

—   Все давно умерли. А мне надо туда, — и кивнула в сторону магазина.

— А там что? — так же серьезно спросил «Чехов».

— Перчатки!

—Перчатки?! — впервые подала голос его супруга.

—Перчатки… — вздохнул супруг.

Очевидно,  далее пьеса должна была разыгрываться этими двумя актерами, и мы тихо покинули сцену, ретировавшись в Сермонету. Народу было немного. А перчаток..! Всех оттенков, фасонов и размеров. Уже на первом этаже понимаешь, что ты тут надолго, а ведь есть еще и второй. Купили две пары по 50 евро каждая из кожи такой гладкой и мягкой, что если ее надеть, закрыть глаза и провести по ней рукой — неясно, где заканчивается перчатка и начинается рука. Я до сих пор желею, что не взяла длинные — до локтя и короткие — с меховой оторочкой, только из-за того, что мне их не подо что носить. Под такие перчатки не грех было бы и купить.

Последнее осознанное воспоминание того дня — как искали на виа Маргутте — улице, параллельной Бабуино, дом №51. Нашли. Но вход в этот и в соседние дворы оказался закрытым рольставнями — от таких как мы любопытствующих киноманов. Не беда. Пусть нам не довелось увидеть дворик из «Римских каникул» — мы видели множество очень похожих на него в другом районе Рима.

А  дальше… дальше уже где-то в районе полуночи мы брели от площади Пополо в наш отель по Корсо. На углах светились лампадки перед иконами с Девой Марией, в каменные чаши на стенах домов журча сбегала из маленьких кранов вода… С того дня мы больше не купили ни одной бутылки воды, набирая ее из фонтанов на площадях и фонтанчиках в переулках. ..  Голова гудела, мысли в ней ползали какими-то полумертвыми муравьями, ноги отваливались. Но глаза закрыть было решительно невозможно!… Кажется, ни одно кафе здесь не может прогореть. Где-то отбивали полночь часы, а народ за столиками болтал, курил, смеялся.  Сидели какие-то люди в чудных полосатых шапках, молодые отцы со спящими младенцами в кенгурушках, музыканты с гитарами в чехлах, японцы, ужасно элегентные старушки в туфлях на каблуках и молодые красавицы в кедах и футболка…Кажется, весь мир прилетел сегодня в Рим.

Всю ночь мне снились рассыпанные апельсины.

В последующие дни улицы как-то постепенно… выправились.   Перестали свивать под моими ногами клубки, а превращались, ну если не в прямую, то во вполне четкую линию, выводящую к цели.  Я тогда еще не задумывалась о том, что так бывает только с городами, которые любишь. В них не страшно заблудиться. Даже наоборот — хочется уйти куда глаза глядят, наплевав на карту и богатую культурную программу.

Несмотря на сознание по-прежнему пребывающее где-то не совсем со мной, отчасти  из-за пришибленности мировой историей,  отчасти из-за пока неосознанного колдовства города, я еще способна была поражаться.  И главное, что обездвиживало меня подобно самому сильному наркозу, это красота. Ни в одном городе я не видела такой абсолютной красоты. Ее первая ипостась  — это церкви.

Если абсолютному можно дать еще какое-либо определение, то римские церкви — это сияющая красота. Под сплетением синего, золотого и терракотового спят в мраморных гробницах папы и праведники, вокруг них водят хоровод белые агнцы и красавицы на полотнах мастеров, а ангелы с острыми копьями стерегут их покой. И глядит из темного нефа лик Мадонны, подсвеченный по овальному контуру маленькими свечками… и оттого кажется, что он пылает, парит в воздухе.

Еще как-то вечером  зашли в величественную церковь (хотя, в этом городе они почти все такие). Ее не было в моем топ-листе. Сверилась с путеводителем. Здесь начинается действие «Тоски» Пуччини — церковь  Сант-Андреа-делла-Валле  (Sant’Andrea della Valle). Высокие своды терялись во мраке, и только наверху, под самым куполом, куда достигали лучи из витражных окон, застыли в золотом свете ангелы и люди, вились, огибая колоны латинские надписи. А впереди, перед  распятием, сияли десятки высоких свечей…

И  сам путь из темного чрева церкви к светлому алтарю превратился для меня тогда в молитву.

Второе воплощение красоты — это работы Микеланджело. Тут сразу скажу, никакой я не искусствовед, в живописи разбираюсь посредственно…  Кто написал «Бульвар капуцинок» знаю (и очень люблю!), но Шишкина от Поленова не отличу.

Как-то раз, кажется, это был наш второй день в Риме, мы решили исследовать окрестности вокруг отеля.  Точнее замысел был такой — дойти до магазина сыров, расхваленного подругой (так и не дошли, в результате).  По пути, возле площади Республики вдруг увидели церковь.  Я остановилась. Она была… особенная. Совсем не напоминала уже виденные римские церкви, то есть не походила на дворец или храм. Это была полукруглая стена из, как мне показалось, местами неотесанного камня, с двумя арками-входами и крестом между ними.  Самое удивительное, что невозможно было представить что-либо столь же гармоничное и совершенное.

Мы вошли… Внутри плескалось столько простора, света и воздуха, что хотелось раскинуть руки и задрать голову. Что я и сделала (руки, правда, раскидывать не стала). Вверху, под куполом, наверное, можно было летать. А под ногами пересекала пол металлическая полоска. Вдоль нее по белому мрамору шли какие-то цифры, надписи и фигуры. Я сначала решила, что это  меридиан и сразу подумала, что церковь должна быть посвящена путешественникам. Потом, правда, выяснилось, что полоска — это солнечные часы.

— Кто ее создал? — прошептала я.

Поазди меня произнесли по-итальянски незнакомое слово, я обернулась. Передо мной стоял священник.

— Who created it?— спросила я не особо, впрочем, расчитывая на ответ.

Но священник улыбнулся и прошептал имя, которое звучало не совсем так, как его произносим мы, и я скорее догадалась по созвучию. Уже потом прочитала, что церковь  Санта-Мария-дельи-Анджели спроектировал  Микеланждело, придав ей форму греческого (т.е. равностороннего) креста. И хотя впоследствии к ней не раз что-то пристраивали и достраивали, ее основа: простор, свет и гармония, конечно, от ее создателя.

В тот день у нас была экскурсия в Ватикан, и там люди написаные и изваянные флорентийцем глядели на меня отовсюду. А я стояла перед ними и думала: если Бог был когда-то молодым, то он задумал нас тогда именно такими. Прекрасными, сильными и чистыми. Человек у Микеланджело — это человек до изгнания из Рая.

Но больше всего меня поразила Пьета. Весь грандиозный собор Св. Петра со своими объемами и пространствами съежился перед ней. Нет, я раньше никогда не испытывала особого интереса к скульптурам. Нет, меня не удивляло, что и Мадонна и Христос сделаны из единого куска мрамора — на то он и гений, чтобы уметь неподвластное другим. Хотя, говорить о ней «скульптура» и «сделана» , на мой взгляд, неправильно. Микеланджело просто снял слой камня, освободив ее. Она — Пьета, чья красота, печаль и утонченность родились вместе с миром. А тело, лежащее на ее коленях, это тело еще человека, —  того, кто еще не стал Воскресшим. И потому оно так беззащитно и бесповоротно безжизненно, что к горлу подступает ком…

Вообще, удивительно в Риме то, что самый главный враг красоты, здесь ее союзник… Здесь хватает зданий с облезшей штукатуркой и разрушенных стен. Но почему-то глядя на них не рождаются мысли о нецелевом использовании бюджетных средств. Совсем другие мысли возникают. И желания тоже. Самое сильное из которых — потрогать рукой этот облезший бугристый бок. Щедро такими вот боками наделены окрестности Пантеона…

Тот отрезок пути — от Пантеона до площади Навона, помимо осязательных ощущений от перетроганных рукой стен и латунных дверных ручек, у меня прочно связан с кофе и шоколадом. С кофе просто — вокруг Пантеона столько кофеен, две из которых знамениты на весь мир, что когда проходишь левой стороной пьяцца Ротонда,  густой кофейный запах сопровождает тебя и вьется в воздухе как вальс над летящей Маргаритой. В одну из этих знаменитых кофеен мы и завернули после Пантеона: Сант-Эустакио ( Sant’Eustachio) — пробовать капучино всех врмен и народов. Найти кафе просто. Если встать спиной ко входу в Пантеон, надо обойти здание слева от него, за ним будет церковь с головой оленя, у которого между рогов крест. Это и есть главный ориентир — церковь Сант-Эустакио, давшая название маленькой площади перед ней и самому кафе, к которому повернута голова оленя. Точный адрес: Piazza Sant’Eustachio 82, часы работы кафе: с воскресения по четверг 8.30 — 01.00, в пятницу 8.30 – 01.30, в субботу 8.30 – 02.00.

Кофе здесь из Гватемалы, Домниканы, Бразилии и Эфиопии, и даже с Галапагос.  Наверное у меня не особо тонкий вкус, но никакой разницы с капучино в других римских кафейнях я не заметила, здесь оно казалось мне совершенно таким же. То есть изумительным. И само кафе было тоже, как большинство виденных в Риме — небольшим, шумным и демократичным. Перед ним на улице всего несколько круглых столиков. Система таже, что и везде: сел за столик — будет тебе кофе дороже, чем за стойкой (здесь —  2.50 евро.), и официант. Если сразу оплатить в кассу, то возьмут 0,90 евро за чашку. Тянуть горячую душистую пену можно не только рядом со стойкой, но и на улице (но не за столиками).

Еще мне понравился их кофе в зернах и молотый, продающийся уже расфасованным в пакеты. Дома, едва я откинула крышку чемодана, вся квартира наполнилась ароматом. В следующий раз я отсыплю немного зерен в холщовый мешочек и поставлю на кухне. Пусть пахнет.

А в самом Сант-Эустакио помимо капучино выпью еще что-нибудь из этого.

Напившись кофе,  мы решили купить шоколадных конфет  для четырехлетней Алены Денисовны, оставшейся в Москве на попечении бабушки. Как-то в гостях я увидела в вазочке забавных шоколадных черепашек. Оказалось, их привезли из Рима.  Магазин с коротким как мартышкин хвост именем  «Cioccolatini moriondo & gariglio» на улице с простым итальянским названием via di Pie di Marmo (можно выдыхать) найти на самом деле несложно — улица отходит от площади Минервы, что неподалеку от Пантеона. Вот только с часами работы мы просчитались (обед с 13.00 до 15.30, в воскресение без перерыва). Мы же пришли как раз в обед. Примостившись напротив на ступенях какого-то здания стали ждать.  Хорошо, по пути купили пиццу, продающуюся на вынос. За два огроменных куска  заплатили 4 евро. Сидели, жевали. Солнце приятно припекало, переулок был тих и пуст. Пришла собака, мы угостили ее пицей, она ела и улыбалась.

Потом, наконец, по ту сторону стеклянной двери табличку перевернули надписью «Aperto» (открыто) наружу и мы вошли. Внутри этот магазин  приглушенно-красного цвета с вкраплениями черного. Столики, кресла с изогнутыми ножками, светильники. И везде корзинки, подушечки, на которых разложены конфеты самых разнообразных форм, коробочки с засахаренными фруктами… Очень понравились продавщицы — улыбчивые и добродушные. Перед ними под стеклом лежали фигурки из шоколада, а в маленьких вазочках — образцы для дегустирования. Я выбрала десять фигурок из молочного шоколада с начинками из миндаля, шоколадного крема, фисташек, апельсина: были среди них и запавшие мне в душу черепашки, и цветы, и бабочки, и улитки… Все это сложили  в длинную красную коробку с золотым тиснением названия магазина и перевязали красной атласной лентой. Заплатили мы что-то около 20 евро. И еще двумя конфетами с кофейной начинкой нас угостили на прощание. Одну я тут же надкусила. От чувст, всегда охватывающих меня при попадании в организм шоколада, немедленно вспомнилось слово «буониссимо!» («очень вкусно!»). Тетушки за прилавком растрогались и подарили мне еще одну конфету с орехами. Я тут же стала перебирать в уме другие подходящие к случаю итальянские слова, но вовремя вспомнила соседскую кокер-спаниелиху , которая тоже любила шоколад и забавно тявкала на радость хозяевам, каждый раз, когда хотела получить лакомство. Последнюю — ореховую конфету, я смогла сберечь до пьяцца Навона, дожевав ее как раз на площади. И сразу пошла  с бутылкой к прохладным струям. Вот и правда — все на свете субъективно. Ни об одном римском фонтане я не вспоминаю с такой нежностью, как о фонтане Четырех рек — вода в нем самая вкусная — с  шоколадным привкусом.

Ниже площади Навона, если смотреть на карту, лежат два района, покоривших нас  сразу. Первый — Кампо-де-Фьори, бродить по узким улочкам которого можно долго-долго, и лучше без всякой цели — все интересное встретится по пути само.  Иногда мы сворачивали в дворики — те самые, как из «Римских каникул».

В одном из них видели кусок мраморной доски с остатками барельефа, исполняющей роль столешницы.  Еще Кампо-де-Фьори  приятен маленькими магазинчиками. Причем, многие работают без перерыва на обед, не закрываются по воскрсениям и в первую половину дня понедельников. Копаться и рыться в одежде и безделушках там можно бесконечно.

Кривые переулки  вывели нас в бывшее гетто. Увидев на одном из кафе надпись «Kosher kaffe», решили попробовать кошерного капучино. На наш вкус, — абсолютно такое же, как римское некошерное. То есть, отличное.

Вечерело, когда мы подошли к Тибру. В его темной, как масляной, неподвижной воде поплавками лежали отблески фонарей.  Между ними и огнями противоположного — правого берега, фортом стояли окутанные вечерней дымкой здания острова Тиберина.  Возле каменного моста люди собирались группками, переминались с ноги на ногу, поворачивали головы к Тибру, откуда тянуло свежестью. А потом, как по невидимому сигналу, снимались с места всей компанией и перходили мост…

Мне кажется, невозможно не любить Трастевере.   По-моему, свет фонарей здесь мягче и чуть более размыт, чем по другую сторону Тибра.  Улицы извилисты и все в зелени: плющ и цветы в горшках вдоль песочно- персиковых стен. Многие магазины имеют отличный от остального Рима график  — работают до семи-восьми вечера, закрываются на пару часов и потом открываются до полуночи. Народ шатается по улицам в каком-то хмельном ожидании чуда. А все столики в кафе к вечеру уже заняты.

В тот вечер основную массу людского потока притягивал из узких переулков с косо висящей над ними луной центр квартала. Пульсирующий ударами бубнов и вспышками света. На площади Санта-Мария-ин-Трастевере кафе и рестораны огибали широкое пространство перед церковью,  а  рядом с ней скрещивали в темном небе лучи лазерные лампы. Огромный человек переставлял ноги на ходулях и жонглировал светящимися шарами.  Когда они равнялись с его головой было видно очень бледное напудренное лицо, темные провалы глаз и опущенные уголки черных губ. У его ног играл скрипач и бил в ухающий бубен длинноволосый человек.

Зрители сидели не только в кафе, но и на ступенях фонтана в центре площади и на мостовой. Мы же попытали счастья в каждом ресторанчике на площади и везде ответ был один — все зарезервировано.

Свободное место нашлось только в ресторане «Il Ponentino» на проспекте  Трастевере, неподалеку от следующего моста через Тибр. И стейк с кровью, и бычий хвост, и антипаста и молодое красное вино — все было хорошо.

Одно только нас огорчило в тот вечер — невозможность добраться отсюда до Термини без пересадки.  Правда расстраивались недолго — почти все автобусы с ближайшей остановки везли до знакомой по сегодняшним гуляниям площади Арджентина, откуда до Термини ходило много автобусов.

Эх, Арджентина…

Толпа, ждущая общественный транспорт на площади, была веселая и озорная. Каждый автобус встречался ликованием. Почти как пароход. В честь одного какие-то французы (а может быть испанцы) даже откупорили бутылку шампанского. Но не поехали, а затянули песню.

И когда показался   № 40 с ярко светившейся надписью «Termini», я тоже громко, перекрикивая  французскую (а может быть испанскую) нетрезвую песнь,  закричала:

— А это наш!

Народ вокруг засмеялся.

— И наш, — крикнул какой-то мужчина, выглядывая из-за группы  скандинавских теток,  помахав нам сложенной картой.

Неожиданно в одной руке у меня очутилась та самая бутылка шампанского… А что было делать?

Я спела первое, что пришло в голову (под аплодисменты, кстати). Русское, но французам потенциально понятное (испанцам, наверное, тоже):

Во французой стороне , на чужой планете,

Предстоит учится мне в университете,

До чего ж тоскую я — не сказать словами,

Плачте ж, милые друзья, горькими слезами,

На прощание пожмем мы друг другу руки, и покинет отчий дом мученик науки…

Тут память на текст мне изменила, зато накатил реализм. И прежде, чем передать шампанское (после  изрядного глотка)  следующему участнику арджентинского Евровидения, я прокричала Луне:

— Виват, журфак! Афоня, Кобра, Киселева — я люблю вас!

— Новосибирский мехмат тоже виват, — придушено раздалось со стороны группы белокурых женщин, окончательно заслонивших телами картоведа.

(Песня, если что, здесь. Чин-чин, нынешние и бывшие студенты!).

Это, как вы уже догадались, было лирическо-хмельное отступление. Значит,  Арджентина — Термини…

Водитель улыбался, пока веселелый люд закатывался внутрь автобуса. Оставшиеся на остановке продолжали петь. А мы поехали.

На улицах и площадях светились огни, люди сидели у фонтанов, в кафе, на ступенях зданий, гуляли, целовались, ездили на мопедах. Мне казалось, что наш автобус несется очень быстро и еще чуть-чуть — взлетит и поплывет между стенами домов и оградами. А вслед нам будут поворачивать головы сидящие на решетках ангелы с белыми и ангелы с черными крыльями.

В отеле портье спросил откуда мы такие веселые. И посоветовал в следующий раз бронировать столик в Трастевере на будни за день, а на выходные и вечер пятницы — среди недели.

Еще один отличный ресторан мы случайно нашли в наш последний — пятый день в Риме. Спускались от пяцца дель Пополо по виа Рипетте.  Увидели чуть в глубине между домами приятное кафе со столиками в обрамлении пушистых кустов.  Сели.  Официант, уловив в глазах клиентов сомнения и  колебания, показал на строчку в меню и что-то быстро заговорил. Мы не поняли, но согласились… Принесли нечто воздушное, горячее и очень-очень вкусное. Как позже выяснилось из счета — феттучини Альфредо.  Когда пустые тарелки унесли у меня даже мелькнула мысль о второй порции. Остановил страх умереть от обжорства или уснуть. Потом мы зашли внутрь ресторана и зависли там минут на двадцать. Все стены были увешаны фотографиями звезд, в основном 30-60 гг. На фотографиях с автографми нами были опознаны:  Софи Лорен, Грегори Пек, Фернандель, Ринго Стар, Фрэнк Синатра, Кларк Гейбл… Фотографий висело очень много,  черно-белые квадратики расходились по обеим сторонам от двери и уходили в полумрак зала.

Уже дома я нашла его на Google Earth. «The Restaurant Alfredo alla Scrofa»  был основан в 1907 году, а спустя несколько лет его владелец Альфредо Дилелло стал готовить феттучини с подливкой из масла, пармезана и соли, назвав блюдо своим именем. Не смотря, на то, что ничего необычного в ингридиентах не было, вкус получался изумительным из-за точного соблюдения пропорций и качества продуктов. Например, пармезан для феттучини Альфредо брал из самой сердцевинки сырной головки, потому что там он нежнее…  Своей популярностью ресторан обязан Мэри Пикфорд и Дугласу Фербенксу, которые, проводя медовый месяц в Риме, часто обедали у Альфредо. После Второй мировой популярность ресторана столь возросла, а концентрация знаменитостей за его столиками стала столь плотной, что марку перекупили и открыли сеть таких же ресторанов в Америке, а феттучини Альфредо принялись готовить чуть ли не во всех итальянских забегаловках мира (например, в  российских «Иль Патио»). Но, говорят, свой настоящий, первозданный вкус феттучини Альфредо имеет только в одном месте на Земле. По поводу американских ресторанов ничего сказать не могу — не была. А по поводу московских — чистая правда. Феттучини Альфредо в том же «Il Патио» и в ресторане Alfredo отличаются друг от друга столь же разительно, как московское и римское капучино.

Вот здесь можно полюбоваться на великих, некогда жевавших феттучини в ресторане, почитать про его историю, посмотреть меню.

Тем, кто не дружит с картами (на сайте она есть), объясню, как его найти. Если спускаться от площади Пополо по правой стороне улицы Рипетты (via Ripetta), надо пройти ее до конца и после того, как она перерастет в Скрофу (via della Scrofa), справа и будет этот ресторан, чуть в глубине. Выглядит он очень скромно, скорее как кафе.

Приятного аппетита:)

До обеда у Альфредо мы гуляли по Вилле Боргезе. Поднялись на холм от пьяцца дель Пополо и только отсюда, сверху, смогли по-настоящему увидеть площадь. С высоты ее можно охватить взглядом всю целиком, оценить законченность формы и свободную мощь трех улиц-лучей.  Внизу же она всякий раз поглощала меня, я терялась в ее размахе и пространстве.

Вилла Боргезе своей тихой, задумчивой атмосферой напомнила мне Нескучный сад (только гораздо более благоустроенный). Народа было немного. На зеленой поляне старушка в белых перчатках, белом костюме и аллой шляпе тренировала мраморного дога, кидая псу палки, которые поднимала с земли двумя пальчиками.

Спустившись к стадиону, сели в тени пиний.

Я закрыла глаза и наконец, впервые за эти пять дней, расслабилась. Подумала, что будь у меня шестой, провела бы его иначе. Не шпиговала отпущенное время всемирным наследием, оставив только то, что по пути. А путь был бы такой. Сначала — окрестности Пантеона. Там снова трогала бы  стены домов и дверный ручки в форме львиных голов, потом спустилась в паутину улиц Кампо-де-Фьори и слонялась там бесцельно до вечера, а в сумерках вышла к реке, перешла мост и до самого утра пропадала бы в горчично-персиковом Трастевере.

Но шестого дня у нас не было. Этот был последний. Ноги болели после вчерашней прогулки по Форумам, Палатину и Колизею. Прогулки, ставшей приятной только после того, как я отключилась от аудигида, взятого за 4 евро рядом с билетными кассами. Дъявольский механизм отравлял мое существование до тех пор, пока я с его помощью пыталась совместить реальные объекты с их проекцией на выданной карте. Очевидно в самом начале маршрута я свернула не туда, и с тех пор мы с женщиной из прибора у меня на шее существовали в параллельных мирах, она бубнила свой текст, а я пыталась идентифицировать наше положение в ее рассказе. Потом плюнула, и выключила ее на фиг. Как же без нее стало хорошо! Перестав метаться по Палатину, я тут же увидела его зеленые холмы, кипарисы,  величественные остовы зданий… Почти музыкальную гармонию камней и стен стадиона Домициана.

Солнце бросало косые тени, пинии устремляли высоко в небо свои кроны. А чуть ниже — на Форуме, когда мы стояли возле  арки Септимия Севера, с окрестных деревьев сорвалась и описала дугу в небе стая попугаев. Вот в какой-то из этих моментов я и увидела тот Древний Рим, о котором читала начиная с  пятого класса. Только не хрестоматийный, а живой, — прямо перед собой… Мне кажется, самое  ужасное, что можно сделать — это прийти сюда с организованной экскурсией. Думаю, путеводителя и карты вполне достаточно.

Хотя, конечно, при одинаковых ингридиентах рецепт у каждого все равно свой. С моей точки зрения дни в Риме должны напоминать капучино. Основа (кофе) —  улицы, переулки и площади, по которым надо бродить и гулять; пенка — кафе и ресторанчики; немного корицы — это разные must see по пути; а на сладкое (вместо сахара) — магазины…

Отношения с городами, как с людьми. В некоторые влюбляешься сразу  до раскрасневшихся щек и порозовевших мочек ушей. Они в ответ кружат тебе голову, обволакивают облаком жасминовых бульваров и широким разливом рек под мостами. И расставание тяжело до слез. Дома на любом клочке бумаги так и норовишь нарисовать башенку или написать красивую строчку. А потом вдруг обнаруживаешь, что стоишь с этим клочком как с экзаменационным билетом перед самым главным экзаменатором — временем, и блеешь что-то о жасминовом дыме, паре кафе, приплетаешь цитаты из путеводителя для весомости… слов много, и повторить пройденное  ты не против, но вон — в другой руке, у тебя почти с десяток еще таких же билетов — со своими гербами, мостами и бульварами. И если в этой стопке вдруг станет одним меньше, ты совершенно точно это переживешь.

А бывают другие города. Попасть в них — как встретить человека. Это очень больше счастье, хотя бы потому, что видишь как из-за того, что он есть, законы начинают работать в обратную сторону. Чем дальше, тем четче черты, тем связанней мысли и ощущения. И столько всего знаешь, столько можешь рассказать, что достаточно всего нескольких слов. Тут, память, конечно подсовывает зазубренное  ‘большое видится на расстоянии’ и другие хрестоматийные изречения талантливых людей, прочувствовавших это раньше тебя. Но если правда, что вся наша жизнь — это личное переживание и постижение вещей, казавшихся банальностью, то лучше и оставить их при себе. И закругляться. Тем более, это сделать несложно, поскольку сказать осталось совсем немного.

Очень скоро на табло аэропорта среди десятка других рейсов появится мой. В Риме, прежде чем отправляться искать домик рафаэлевой возлюбленной Форнарины, я сяду в первом же кафе, где найдется свободный столик. Попрошу капучино и увижу, что все мои: целующиеся парочки и нарядные старушки, двойники классиков и обычные знаменитости, красавицы и щеголеватые официанты, темнокрылые и светлокрылые ангелы — давно здесь. И мне самое место среди них.

Нас всех хранят огромные, теплые ладони Рима.