Агиофараго (Agiofarago)

agiofar

В Агиофараго мы приехали в день нашего переезда в Спили. После Миреса свернули налево, в сторону Маталы. Миновали очень приятный поселок Сивас (Sivas). И хотя находится он в местах немноголюдных, туристы там есть: в окрестностях сдаются комнаты и апартаменты, вдоль дорог стоят приятные таверны. Эти края еще будто под аурой Маталы, дорога к которой уводит направо, к побережью.

То и дело попадаются машинки с открытым верхом, мопеды с молодыми людьми в длинных рубахах и серьгами в ушах. Атмосфера всеобщей расслабленности и пофигизма окутывает здешние дороги, пляжи и деревушки.

Однако буквально через пару километров на юг все резко меняется. За Сивасом следует деревушка Листарос (Listaros). И хотя разделяет их короткий виток шоссе, они отличаются друг от друга столь же разительно, сколь соседние Сидония и Тертца.

Листарос расположен выше Сиваса. И первое, что бросается в глаза – это остовы домов и бурьян в бывших садах. Деревня вся темная из-за густо разросшихся деревьев. И целых домов мы видели гораздо меньше, чем разрушенных. Листарос – как граница, отделяющая жизнерадостную долину от гор.

Это дикие места. Машин здесь попадается совсем мало, хотя шоссе, тянущееся до монастыря Мони Одигитрия хорошее.

Точная дата основания монастыря Одигитрия неизвестна. Ясно, что построили его при венецианцах, большинство исследователей склоняется, что в 15 веке. А меня в монастырь влекла история, приключившаяся здесь в 1828 году в период турецкой оккупации. В Греции многие события имеют как минимум две версии. Я перескажу компиляцию из того, что нашла на англоязычных сайтах.

Итак. Жил-был монах Иосиф, которого лишили сана за:

  • версия первая — убийство турка, оскорбившего его сестру;
  • версия вторая — связь с женщиной, которая родила от него ребенка;
  • версия третья — за то и другое одновременно.

В общем, неординарная личность. Вскоре после этого бывший монах собрал группу повстанцев и стал систематически убивать турок. Тогда его и начали называть Ксопатерас, что, опять же, по одной из версий значит «тот, кто больше не священник». Жена и дети, кстати, жили вместе с ним. За очень короткое время члены партизанского отряда превратились в национальных героев для критян и настоящую занозу в… чуму для подданных Османской империи, служивших здесь.  Наконец в эти места турки направили, как написано на одном из сайтов, «целую армию».  В конце концов от отряда осталась маленькая группка измученных людей. Зажатые между двумя идущими на них колоннами, они заняли свой последний рубеж —  башню в Мони Одигитрии. Где держали осаду несколько дней. И все были убиты. Включая семью Ксопатераса. Сам Ксопатерас по одной из версий выбросился из окна башни и погиб, а турки ему отрубили после этого голову. По другой версии Ксопатераса взяли живым, отвезли в Ираклион и там сняли с него кожу…

Когда мы подъехали к монастырю, на стоянке никого не было.  Да что там — вокруг ни души. И тишина стояла почти осязаемая, не слышно было даже привычных для гор и долин Крита козье-овечьих колокольчиков.

На мой взгляд, этот монастырь… самый-самый. В нем сильнее всего чувствуется то, что так привлекает меня в критских монастырях: ощущение силы духа и силы веры. Здесь, как и за другими монастырскими стенами на острове, прятали, защищали, сражались, умирали и в конечном итоге выстояли. Но в Мони Одигитрии этот боевой дух лежит на поверхности, он не скрыт за внешним лоском. Одигитрия не превращен в полумузей, как это произошло с Аг. Триадой, Превели, Хрисоскалитосом. В них не заметно очевидное здесь: любой критский монастырь полит кровью.

При этом сам монастырский двор очень уютен. Маленький, все постройки — церковь и хозяйственные помещения занимают небольшой и очень ухоженный пятачок.

А слева от входа находится то, что я так хотела увидеть, — Башня Ксопатераса. Из темного, почти черного, выщербленного кирпича, возвышающаяся над светлым двориком, она как будто придает смысл окружающему, и сам дворик становится еще одним примером стойкости и жизнелюбия оборонявшихся здесь.

При входе в башню висит портрет Ксопатераса – бородатый мужчина с ружьем.

Внутри башня не отреставрирована. Возможно специально. Наверх ведет шаткая деревянная лестница. У стен огороженное пространство – скорее всего, раньше тут держали скот. А из самой верхней каменной комнаты сквозь узкие окошки-бойницы видны горы…

Такие моменты бывают у каждого, только в разных местах. Сколько я не смотрела на монастыри, крепости и дворцы Крита, я видела то, что производит впечатление настоящим своим обликом, но ничего не говорит о прошлом. А здесь это прошлое смотрело мне в глаза. Я чувствовала его под ладонью на грубой каменной кладке.

Он точно был здесь, человек, о котором я знала так мало. Видел из этого окна те же места. Только как же, наверное, было сжато для осажденных это пространство, казавшееся нам вполне свободным:

Чем дольше я смотрела в окно, тем больше мне становилось не по себе. Когда прошлое начинает говорить, это очень странно. Где расположен в нас орган, отвечающий за шестое или седьмое чувство, не знаю. Но совершенно четко и явно я понимала горы и башню… Их язык не имел ничего общего с языком интернет-сайтов и путеводителей. Этот язык –  почти вибрирующая тишина, в которой все главное воспринимается отчетливо, без лишних слов и звуков… Все пространство в башне Ксопатереса пропитано отчаянием.

Я отвернулась от окна и спустилась по лестнице.

Во дворике встретили батюшку, он кивнул и жестом пригласил зайти в церковь. Кроме нас с ним никого внутри не было. Он раскрыл Псалтырь… только бабочка билась о стекло и негромкое эхо повторяло слова молитвы.

А на улице кружком на солнечном пятачке разлеглись кошки. Мы присели рядом. Несмотря на то, что ни батюшка, ни второй священник, подметавший дальний угол двора, никак на нас не реагировали, мы не чувствовали здесь себя лишними (как в Сидонии). Было уютно и спокойно и хотелось еще посидеть на каменных плитах, нагретых солнцем. Но время уже щелкало пальцами и подгоняло — стрелка подходила к четырем. Маленький песик прыгал вокруг нас, провожая до стоянки, и пытался ловить бабочек пастью.

Шоссе, приведшее нас сюда, заканчивается у монастырской стоянки, от которой разбегаются две грунтовки. Левая, та, что вниз – к Агиофараго, правая, наверх – к Vathi (очень хотелось бы посмотреть на тамошние пляжи, но дорога и впрямь более каменистая, чем на Агиофараго). Хотя и до ущелья три километра грунтовки гладкостью не радуют. Очень много рытвин.

Сначала идет она понизу и ближе к ущелью забирается вверх, причем, довольно резко и круто. Однако высота все равно небольшая, обочина широкая, в общем, страшно мне не было.

Со стоянкой так. Сначала дорога приведет к площадке, на которой большинство и оставляют машины (мы в том числе). Ее координаты: 34.949073, 24.794434
Так она выглядит:

Далее за решеткой начинается дорога, пешеходная тропа, идти до входа в ущелье по которой минут 15:

А те, кто едут на чем-то мощном: джипе (или осле), решетку отодвигают, проезжают тропу (для малолитражки она чересчур каменистая и неровная) и ставят транспорт на второй площадке, непосредственно, перед входом в ущелье. Разрешено это официально или нет, не знаю.

 

На карте этот путь: грунтовка от Мони Одигитрии до второй стоянки перед входом в ущелье выглядит следующим образом.

Прогулка по ущелью, а это именно прогулка – идти легко, везде утоптанные тропинки, занимает минут сорок.

Когда-то в здешних пещерах  жили отшельники, давшие обет молчания. Раз в год они собирались вместе. И если чье-либо место пустовало, это значило, что один из святых отцов преставился и его пещеру занимал следующий простившийся с миром. Отсюда и название: «Агиофараго» — «ущелье святых».

Ущелье красиво…

… и многоголосо. Такого количества коз и овец мы нигде не видели!

Ближе к морю стоит церковь Святого Антония… Как и любое место на Крите, ущелье Святых многослойно. В смысле сразу несколько эпох оставили здесь свои следы. Есть, разумеется, и минойские захоронения (куда же без них). А помимо этого именно здесь стали проводиться первые на Крите христианские богослужения еще до приезда на остров апостола Павла и его любимого ученика (критянина, кстати)  — святого Тита — будущего первого епископа Крита и впоследствии его небесного покровителя. Вот как раз на месте нынешней церкви Св. Антония находилась в пещере одна из первых церквей острова.

На табличке при входе выведена просьба входить внутрь одетыми. И на пляже становится ясно почему. Восточная его половина считается нудистской. Когда мы пришли, там лежала парочка — то ли хиппи, то ли йоги. Поэтому мы бродили в основном по западной оконечности пляжа.

Но надо иметь ввиду, что во второй половине дня как раз западная часть оказывается в тени и купаться приятнее на восточной. Где солнышко. И нудисты. Поэтому, если такой комплект вас не устраивает, планируйте поход в ущелье в первой половине дня.

Пробыли мы на берегу недолго. Поднялся ветер, солнце ушло за облака, а грунтовку хотелось миновать все же до темноты…

Далее – Спили »

2 комментария

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *